С самим западным свободомыслием по Жижеку - не всё так нормально. Относительно западной свободы он солидаризируется с мнением Гилберта Кийта Честертона:

«Свободомыслие — лучшее средство против свободы. Освободите разум раба в самом современном стиле, и он останется рабом. Научите его сомневаться в том, хочет ли он свободы, — и он ее не захочет». А для авторитетности афоризм из Канта:

«Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только повинуйтесь!»

«Демократический политический порядок в самой своей структуре восприимчив к коррупции, - ненавязчиво рассуждает Жижек. - Естественность и отношение «пусть всё идет своим путем» («let it go»), потворствующее чрезмерным свободам, принадлежат тем, у кого есть средства, чтобы позволить себе это, — тем же, у кого нет ничего, остается только их дисциплина».

Осторожно повернув «влево», Жижек неожиданно прямым и серьёзным образом стал исследовать философское наследие Ленина, что, видимо, и согрело покровителей русского перевода из КПРФ. Но они не обратили внимания на выводы неординарно югослава. Реализовать «ленинскую мысль» можно, считает Жижек, лишь согласившись, что сам исторический «ленинский проект» полностью провалился. А режим Фиделя Кастро, по мнению философа, вовсе покоится на «преданности кастрации»: «Неудивительно, что Вождя зовут Кастро!». Уподобление же Че Гевары Вечному небожителю дает похожий эффект: «Когда вечность вклинивается во время, время приходит к застою».

«Марксизм» ( надо обратить внимание на неожиданный для нас, россиян, культурный факт) - скорее правило, чем исключение в среде западных университетских философов и профессоров. Но Жижек даже к этим «евромарксистам» не проявляет снисхождения. В старом левацком лозунге 1968 года — «Будьте реалистами, требуйте невозможного!» — Жижек в мрачно-циничной манере обнаруживает истинный смысл:

«Дайте нам быть реалистами: мы, левые университетские преподаватели, хотим казаться критически настроенными и одновременно наслаждаться всеми привилегиями, предоставляемыми нам системой. Так что позвольте нам бомбардировать систему невозможными требованиями: всем известно, что эти требования не будут выполнены, поэтому мы можем быть уверены, что в действительности ничего не изменится, и мы сохраним наше привилегированное status quo!»

Русский ракурс

Славянство Жижека – не формальность. Позиционируя себя как представителя «первого мира», он вдруг неожиданно предлагает «русский ракурс» взгляда на мир:

«Есть истина (istiпа) — общее понятие истины как соответствия фактам, и есть (обычно с большой буквы) Правда (Pravda) — абсолютная истина, обозначающая также этическое осуществление идеала Порядка Добра. Есть свобода (svoboda) — обычная свобода делать то, что хочешь, в рамках существующего социального порядка, и есть воля (volja) — значительно сильнее метафизически заряженная ценность, побуждающая следовать своему желанию вплоть до саморазрушения — как любят говорить русские, на Западе у вас есть свобода, но нет воли».

Волевое творческое отношение русского мира к действительности находит подтверждение в самом русском языке:

«Осознание этого вписано в русский язык в уникальном выражении «авось» («awos») и «на авось» («na awos»), которое означает что-то вроде «наудачу»; оно артикулирует надежду на то, что все будет в порядке, когда кто-то предпринимает рискованный радикальный жест, не имея возможности предугадать все его вероятные последствия — что-то вроде наполеоновского on attaque, et puis on le verra, которое часто цитировал Ленин («Сначала надо ввязаться в серьезный бой, a там уже видно будет»)

Нет красных чернил

Славянство Жижека также проявляется и в том, что он не склонен раскладывать свои мысли по полочками в сухом немецком стиле. Устоявшимся терминам он предпочитает примеры из современного кино, анекдоты, текущие политические события. Он даже сознательно свою мысль вуалирует под интригующее неясное «пятно», и чтобы возбудить субъективную позицию читателя, и потому что сообщить «прямо» не всегда возможно.

Во введении к своей книге Жижек рассказывает анекдот из времен ГДР. Молодые люди поехали в Советский Союз и пообещали писать оттуда письма: правду – синими чернилами, ложь – красными. Приходит письмо, написанное одними синими чернилами:

«Здесь все замечательно: магазины — битком, еды — в изобилии, жилье — большое и хорошо отапливается, в кинотеатрах показывают западные фильмы, много красивых девчонок, готовых к делу; один недостаток — нет красных чернил»

За лежащей на поверхности социальной сатирой есть и ещё одна мораль: не так уж это просто – сказать правду. И даже в обществе без цензуры реализм вдруг не срабатывает. Взрывы Всемирного торгового центра 11 сентября показали эту «неправдивость» самой реальности, так что Жижек берет фразу из фильма «Матрица» для названия своей книги «Добро пожаловать в пустыню реального».

«Для большинства зрителей взрывы Всемирного торгового центра были событиями на телевизионном экране».

«Это был самый лучший спецэффект с тех пор, как Иеремия Бентам сказал, что реальность — это лучшая иллюзия себя самой».

«Есть элемент истины в провокационном заявлении Карла-Хайнца Штокхаузена о том, что самолеты, попадающие в башни Всемирного торгового центра, были последним произведением искусства: действительно, крушение башен можно рассматривать как критический итог «страсти реального» искусства двадцатого века — сами «террористы» действовали не для того, чтобы нанести материальный ущерб, но для того, чтобы произвести волнующий эффект».

«Конечно, мы не должны играть в псевдопостмодернистскую игру, сводящую крушение Всемирного торгового центра только к очередному, созданному средствами массовой информации, зрелищу, истолковываемому в качестве катастрофической версии снафф-порнофильма», - оговаривается Жижек, но всё же: раньше говорили об «реалистическом эффекте», заставляющем принять вымысел за правду, сейчас же Реальное воспринимается как кошмарный ирреальный фантом. Сказать правду не так уж просто.

Оба хуже

Остается быть ещё внимательней, ещё наблюдательней. Одной логики, законов типа «причины и следствия» не достаточно.

«Хотя подчеркивается, что холокост был абсолютным преступлением, все договариваются о соответствующих финансовых компенсациях за него». (Абсолютная или этическая мотивация незаметно сменилась)

«Защита государства, основанного на этнорелигиозной идентичности — и это в государстве с самым большим процентом атеистов в мире».( о современном Израиле)

«Смехотворность американской атаки на Афганистан не может не бросаться в глаза: если самая большая держава в мире сотрет с лица земли одну из беднейших стран, в которой крестьяне едва выживают на бесплодных землях, не станет ли это крайним случаем импотентного отыгрывания (acting out)?»

«Летящий над Афганистаном американский военный самолет — и никто не знает, что он сбросит — бомбы или тюки с продовольствием…Тони Блэр отмечает: «Возможно, мы должны будем бомбить Талибан, чтобы обеспечить поставки и распределение продовольствия».

«По ту сторону противопоставления «либеральных» и «фундаменталистских» обществ, «McWorld versus джихад», существует сбивающий с толку третий элемент: страны, вроде Саудовской Аравии и Кувейта, представляющие собой глубоко консервативные монархии, в то же самое время являются экономическими союзниками Америки, полностью интегрированными в западный капитализм».

И Буш-младший и Бен Ладен по Жижеку – «оба хуже», оба – «против нас».
Осторожно, как ювелир, Жижек вскрывает одно за другим несоответствия иллюзии расхожих представлений о нашем времени.

Большой другой

В качестве ключевого Жижек использует понятие, заимствованное у французского психолога Лакана – «Большой Другой». «Большой Другой» (символический порядок) появляется на месте фрейдистского «бессознательного», только у Лакана этот пси-феномен спрятан не внутри, а расположен вовне.

Большой Другой - не субъект истории, а как раз наоборот - некое упование на то, что что-то решается не нами, не субъектами, а некой «иной» скрытой силой.

После разоблачения массовых репрессий сталинской эпохи, писатель Фадеев покончил собой. «Он совершил самоубийство не потому, что узнал что-то новое из доклада Хрущева, его иллюзии не рухнули — рухнула его вера в «перформативную силу» самой идеологической иллюзии». Исчез этот самый «Большой Другой».

Но без символического порядка «Большого Другого» человеку не просто тоскливо – невозможно. Шок. И похожий шок испытал западный мир, когда рухнул «железный занавес».

«После краха в 1990 году коммунистических государств, которые обеспечивали врага «холодной войны», западная сила воображения вступила в десятилетие неразберихи и неэффективности, занимаясь поиском подходящих «схематизации» фигуры Врага, постепенно переходя от хозяев наркокартелей к последовательности военных лидеров так называемых «стран изгоев» (Саддам, Норьега, Айдид, Милошевич)».

Символические конструкции обобщенного врага изобретал нацизм в виде «плутократическо-большевистского заговора». Сознанию нужна одна-единственная сила, «которая «нажимает на тайные пружины» за спиной множества актуальных противников».

Пожалуй, «Большой Другой» - неизбежное качество психики человека. Даже атеистическое, светское общество создает свою систему идеалов, грез, порой ещё более фантастических и невероятных, чем религиозные представления. И проблема теперь уже видится не в отвержении идеологий, а в неведении относительно этого свойства человека – «непременно уповать на невероятную чью-то помощь». Безверие, атеизм, научное мировоззрение не устраняют этого свойства.

«человек-жертва»

Есть ещё одно понятие Жижека (на этот раз заимствованное у философа Агамбена) – это понятие homo sacer, на которое мыслитель обращает наше внимание. В переводе с латыни этот термин означает человек священный, а если капнуть глубже и заглянуть в этимологию выражения, то получится, человек принесенный в жертву, человек-жертва:

«В сегодняшней «постполитике» само демократическое публичное пространство — это маска, скрывающая тот факт, что все мы, в конечном счете, являемся homo sacer… И тайной целью развития наших обществ является мир, в котором все мы сводимся к статусу объектов «биополитики».

Теракты 11 сентября для Жижека – также прецедент «биополитики»:

«Да, культура нападавших — это болезненная культура смерти, находящая наивысшее осуществление жизни в насильственной смерти. Но проблема не в том, что это делается «безумными фанатиками», а в том, что за ними стоят «рациональные стратеги»…

И так словенец Славой Жижек, живущий в Америке, нарушает пост-современный этикет, продолжая мыслить, и следовательно - существовать.

Андрей Козлов